Серость часто выбирает яркие цвета.
Я! Это! Сделала! Господи, помилуй. Я полгода писала эту хрень, но я это сделала! Вуху! Поздравьте меня. Хлоп-хлоп.
Название: День независимости
Автор: я
Фандом: Первый мститель
Пейринг: Баки/Стив
Рейтинг: NC-17
Жанр: pwp, слэш, скинни!Стив
Размер: >3000 слов
Дисклеймер более, чем стандартный.
Саммари: О пирожных, бутылке рома, смятых подушках и, конечно же, Америке. А также невероятной любви ко всему этому.
не бечено :с
Стиву почему-то пахнет ягодами.
Они стараются вести себя тихо, будто кто-то действительно может их услышать в эту ночь, когда фейерверки разрывают ночное небо, освещая город миллионами ярких огней. Грохот стоит неимоверный, но Стив все равно закусывает накрахмаленную наволочку, почти не сдерживая тихий скулеж. Они оба пьяны, но ему кажется, что вот эту ночь он запомнит навсегда.
И пусть кто-то попробует забрать ее у него.
Баки как обычно заваливается к нему под вечер с парой пирожных из кондитерской на пару улиц ниже, да с целехонькой бутылкой рома подмышкой. Где достал – непонятно. «Четвертое июля, Стиви, – громогласно объявляет он, с жалобным звяканьем ставя бутылку на стол. – Сегодня можно достать что угодно!» И Стив задумчиво улыбается, с неким трепетом рассматривая профиль своего дорогого друга. Улыбается и Баки, смеясь громко, подмигивая весело, держа в руках крепко и очень-очень тепло, так, что Стив мог позволить себе немного фантазий. Невинных, незначительных, ведь он и не претендует ни на что, но так хочет, чтобы Баки сжимал его чуть сильнее, чуть смелее, может быть, чуть ниже...
Стив всегда открещивался от таких мыслей, потому что это неправильно, потому что они друзья, а друзья этим не занимаются, нет. Проблема была в нем, он знал это, потому что Баки – не такой. У Баки были Мэнди, Дороти, Мэри, Бэкки, Элизабет; и уж точно ему никогда не хотелось, ну, его, Стива, потому что Стив не румяная здоровая девчушка, с широкой улыбкой и раскрасневшимися щеками. Стив никогда не станет ему гибкой и воздушной партнершей в танцах, наоборот, он все испортит и как всегда запутается в своих костлявых конечностях. Ну конечно же он не нужен был Баки вот так, вот в таком смысле.
Поэтому сейчас, прямо сейчас, когда бутылка уже давно открыта, а они оба сидят так близко друг к другу, Стив с горячими щеками старается отогнать все свои пошлые и неуместные мысли. Он неконтролируемо краснеет и тяжело дышит от этой кошмарной, но такой недостаточной близости, и какое облегчение, что все можно списать на выпивку. Всегда бы так.
– Эй, Стиви, ты чего? – взволнованно спрашивает Баки, наконец замечая его состояние. Трудно не заметить, когда рядом с тобой кто-то хрипит и трясется, – с какой-то обреченностью думает Стив, нервно уворачиваясь от руки друга. – Ох, тебе явно больше пить не надо.
«Да не пил я, не пил! – хочется кричать Стиву. – Это все ты, всегда ты!» И обидно, до слез обидно, когда Баки понимающе улыбается и хлопает по плечу, так и хочется сказать, что да ничего тебе не понять, что ты возомнил о себе вообще. Стиву надоело так жить, сплошное мучение, когда в горле ком, а руки трясутся, и сказать нельзя, но так хочется, так необходимо сказать. И он опускает голову, сжимая в тонкую линию свои дрожащие губы, качает головой, мол, не надо, Баки, все нормально, только не лезь.
Баки, черт подери этого Баки, с участием закидывает руку на плечо, прижимая Стива к своему теплому боку. Хреновая помощь, Бак, – так и хочется сказать Роджерсу, и он пытается вырваться, отчаянно и как-то безнадежно, он же понимает, сам понимает, что слабее, что ничего все равно не выйдет. У него никогда ничего не выходит. Баки только сильнее притискивает его к себе, и Стив затихает, чувствуя как поперек горла встает горький комок, из-за которого вдруг разом стало трудно дышать. Это не астма, даже близко не похоже, но слезы скапливаются в уголках глаз, а нос забивается влагой, и Стив никогда еще не чувствовал себя настолько униженным.
Он не плакал, когда его избивали в подворотне, около ресторанчика, в тупике и даже на заднем дворе его художественной школы. Он не плакал, когда ему плевали в лицо, выкручивали пальцы, волокли за волосы. Он всегда считал себя сильнее этого, он считал, что слабого тела ему уже достаточно, не хватало еще слабого духа. Но разве сейчас что-то докажешь?
– Стиви, Стиви, Стиви... – безостановочно шепчет Баки, поглаживая его по волосам. От этой ласки Роджерсу все больше хочется разреветься в голос, только вопросов после этого будет еще больше, чем ответов.
Как будто сейчас у него есть ответы.
– Хэй, тш-ш-ш-ш, – ласково улыбается Баки, пытаясь приподнять лицо Стива. – Ты чего?
– Мне нельзя пить, – вымученно говорит Стив, старательно держа глаза закрытыми. Нос забит совершенно, щеки горят, и теперь Баки увидел его в таком состоянии. Стыд-то какой.
– Почему ты напряжен?
О, он не просто напряжен, он дрожит в руках Баки, судорожно дыша.
– Хэй, Стиви, я с тобой до конца, слышишь? – Баки говорит что-то еще, но Стив уже не слышит. Пресловутое и сопливое "до конца" внезапно подарило надежду, а еще Баки держит так крепко и так нежно, но Стив не может решиться...на что? На что он не может решиться?
Стив мотает головой.
– Ты не поймешь.
– Я твой друг, – непонимающе хмурится Баки, и Стиву так хочется разгладить пальцем эту складку между бровей.
– Ты не будешь им, – как-то отстраненно произносит он, горько поджав губы. Ведь не будет, нет.
– Я с тобой до конца, – а он упрямый, и Стив смеется немного истерично, захлебываясь звуками, пока Баки хмурится все сильней. Стив думает, что, может быть, ему терять то и нечего. Он быстро подтягивается в кольце рук и, не давая себе шанса передумать, вплетает пальцы в каштановые волосы и касается губами губ.
Точка невозврата.
Внезапно Стив сам себя пугается и резко отшатывается, разрывая даже не поцелуй – прикосновение. Он выпутывает руку из волос Баки и собирается встать – уйти, не важно куда, совсем не имеет значения, – но Баки... Баки его не пускает, держит за худое запястье и притискивает к себе, теплыми губами накрывая его рот. И Стив не верит, Стив плотнее сжимает губы, так, что не протиснуться, глаза не закрыты, однако он все равно ничего не видит и не осознает.
Хотя нет. Есть кое-что.
Баки его целует. Бережно и нежно, терпеливо оставляя короткие поцелуи в уголках губ, и Стив робко кладет ему руки на плечи, закрывая, наконец, глаза. Он не знает, что делать, поэтому так и сидит в напряжении, кровь шумит в ушах, а сердце тяжело бьется в груди, причиняя настоящую боль. Баки осторожно затаскивает его себе на колени и кладет широкую ладонь на затылок, пропуская через пальцы густые светлые волосы, лижет и кусает губы, и Стив нервно выдыхает, крепче сжимая пальцы на плечах. Кажется, Баки только этого и ждал, он скользит языком в рот Стива, прижимая его к себе, и Роджерс просто не может заставить себя поверить, что все происходит на самом деле.
Гребаное Рождество в июле.
Щетина колется, широкие ладони забираются под футболку, но Стив почти не обращает на это внимание: он чувствует мягкие губы на своих, наконец-то, как же долго он этого ждал. Даже если это сон, – думает Стив, – даже если это сон, то он совсем не хочет просыпаться.
– Стив... – выдыхает Баки, разрывая поцелуй. Трется носом о его щеку, оставляет невесомые поцелуи и теснее прижимает к себе, утыкаясь лицом прямо в изгиб шеи. Вдыхает запах.
У Стива кружится голова от этой нежности, от этого щемящего чувства, когда нервы накалены до предела, но близость другого человека одновременно успокаивает и подпитывает сумасшедший жар, заставляющий колени подгибаться. Безумие, чистое и настоящее; Стиву хочется вопить от счастья, грудь словно распирает от лишнего воздуха, и он смеется — нервно и немного натянуто, бессознательно притискиваясь к теплому телу.
Он почти задыхается.
– Баки, – шепчет Стив, целуя прямо за ухом, – Бак...
– Ты пьян? – бормочет Баки. – Пожалуйста, скажи мне, что не пьян.
– Господи, нет, – Стив безбожно врет, потому что здесь, в этой комнате, они оба пьяны настолько, что кружится голова, не хватает дыхания, а руки трясутся, но виной всему не алкоголь. Совсем нет.
Баки снова его целует, почти нежно, с мягким напором раздвигая красные и влажные губы, Стиву кажется, что из комнаты кто-то выкачал весь воздух – а может из него? – в голове шумит, а сердце испуганной птицей бьется в груди. Но черта с два он откажется от этого, будучи хоть еще тысячу раз на грани асфиксии. Зато какой.
Ладони Баки под футболкой обжигают, и этот жар волной расходится по всему телу, кровь приливает к щекам и паху, но Стиву уже не стыдно. Стиву бы добраться до своего. И он ерзает нетерпеливо, вызывая смешки, но он не боится быть смешным, не теперь, когда хочется, так сильно хочется, когда ждал так долго, что пора бы уже сойти с ума. Ему кажется, что безумие уже протянуло к нему свои скользкие пальцы, но мысль не задерживается надолго, она выскакивает из головы, когда Баки принимается кусать его шею.
Это больно, достаточно для того, чтобы Стив вскрикнул, но вместо боли приходит тепло, и он не уверен, в чем именно дело: в крови ли, прилившей к укусу, или в осознании, что Баки делает его своим. Теперь уже точно. Стив тяжело дышит, но вряд ли виной всему астма, просто воздуха нет, просто кружится голова от всего, но больше от ощущений. Ошеломляющих, восхитительных, оглушающих. Но они все еще в одежде, и она как никогда раньше неприятно скользит по коже, раздражая все нервные окончания.
Он все еще не может поверить в реальность происходящего.
Баки никогда не мог похвастаться терпением, особенно не теперь, тем более он и сам себя долго сдерживал. Трудно держаться, когда Стив, хрупкий и бесконечно храбрый Стив, сейчас в его руках, прижат к нему, ладони скользят по нежной коже, растягивая застиранную футболку. Под губами кожа, соленая от пота, а запах сводит с ума, хотя что сейчас не сводит, он давно уже безумен, он давно желает больше, чем у него есть.
Больше, чем у него будет.
Он отрывается от призывно выпирающих ключиц и пытается взять себя в руки, не отрывая взгляда от Стива. Господи, какой он красивый сейчас, просто сил нет держаться, мозг будто выключается разом, оставляя голые животные инстинкты, ему хочется брать, иметь, обладать, но это же Стив, такой чистый и неопытный. Баки будет корить себя всю жизнь. Но не сейчас.
Сейчас он хочет полностью наслаждаться этим: вкусом Стива, запахом его волос, его короткими стонами и просящими всхлипами. С каждой минутой хочется все больше и больше, Баки сдерживает себя на пределе возможностей, когда тормоза уже почти слетают, но продолжают держаться на пресловутых соплях и обещании, продиктованном благородством. Почти смешно.
Баки с трудом отстраняется от алых, опухших, влажных и таких сладких губ Стива, и заранее жалеет о том, что собирается спросить.
– Стив, я... – он выдыхает это ему прямо в рот, едва сдерживаясь. – Пока не поздно... Ты можешь...
– Молчи, я знаю...на что иду, – Стив зло кусает его за нижнюю губу, и Баки отпускает себя полностью, теперь уж точно. Ну знает же, не маленький мальчик, значит можно, можно многое, можно почти все.
Подхватить под ягодицы, приподнять, перевернуть, подмять под себя – и вот уже они валяются на полу в одеялах, яростно терзая губы друг друга. Не таким должен быть первый раз, думает Баки, не таким, но как же сложно. Как же сложно терпеть, не торопиться, когда мечтал, наверное, всю жизнь, жалел. Какое к черту терпение, когда впалая грудь так часто вздымается под ним? Как можно спокойно смотреть на румянец, расползающийся по бледной коже? Баки и не смотрит, он трогает, щупает, надавливает, забирается пальцами под тонкий хлопок футболки, впитывает в себя дрожь напряженного хрупкого тела, и голову просто сносит от щемящего чувства. Нежность? Разумеется. Любовь? Абсолютно.
Баки оставляет его губы в покое и снова переключается на шею, освежая цепочку укусов, засосов, широко проводит по ней языком, наслаждаясь соленым привкусом нежной кожи. Стив жмурит глаза так сладко, смело кладет руки на талию Баки и резко проводит ими вниз, большими пальцами подцепляя жесткие шлевки штанов и слегка стягивая их вниз. Ему очень хочется стащить их с Баки совсем, но он не решается.
Зато решается Баки, стягивая со Стива футболку, он пальцами очерчивает ребра и оставляет горячий поцелуй в центре солнечного сплетения. Время идет, но они оба не замечают его течения, лениво и нежно обмениваясь поцелуями, потираясь кожей о кожу, и Стив даже не понимает, в какой момент они оба остались без одежды. Он чувствует, что почти задыхается от чувств, от нежности, от крышесносного ощущения тяжелого тела прямо на себе. Как же долго он мечтал о чем-то подобном, и, о боже, он любит Америку за этот день, за этот праздник, за Баки, его губы на шее, за его руки, спустившиеся прямо на ягодицы. Ощущение новое, но ему уже нравится.
– Перевернись, – отрывисто шепчет Баки, невесомо касаясь губами скулы Стива.
Стив заторможенно кивает и делает так, как ему было сказано. Нотка страха тут же подавляется бешеным желанием и неверием – сейчас все и произойдет, сегодня. От этого Стиву хочется смеяться и смеяться, счастливо, надрывая голос, до болей в груди, потому что ожидание этого стоило, того, что еще не случилось, но скоро будет. Вот прямо сейчас. Баки медленно тянет его бедра на себя, заставляя приподняться в коленях, и Стиву немного стыдно от своей открытости и безрассудства. Он дергается, когда Баки обводит широкими ладонями его ягодицы, разводя их в стороны, открывая его еще больше, делая еще беззащитнее. Стив чувствует его взгляд, не может не чувствовать, и от этого краснеет еще больше, хотя, казалось, что больше уже невозможно.
Возможно. Еще как возможно, особенно когда влажный язык проходится по расселине вверх, задевая мягкие складки. Стив издает вымученный стон, руки не держат, и он падает грудью прямо на пол, пряча горячее лицо в ладонях. Баки-Баки-Баки. Что же делает этот Баки? Стиву стыдно, мучительно стыдно за свою реакцию, за то, что Баки лижет его прямо там, за то, что ему все это нравится. Он непроизвольно подается бедрами назад, прямо на язык, раскрываясь, а Баки широким движением языка ведет обратно, собирая пот и собственную слюну. Стив очень хочет попросить его остановиться, потому что это слишком, настолько слишком, что он не может произнести ни слова, лишь издает приглушенные стоны и тихий скулеж. Язык Баки кружит около сфинктера, надавливая, почти проникая, и Стив, зажмурившись, шепотом повторяет просьбу прекратить, потому что это стыдно, Баки, там же грязно, что ты вообще делаешь, Баки...
Пальцы цепляются за накрахмаленную наволочку подушки, и Стив думает, что он пьян, что пары глотков слихвой хватило, чтобы снести крышу окончательно, потерять связь с реальностью, что это невозможно, чтобы Баки – Баки! – вылизывал его прямо там. Стив стонет, тихо, едва слышно, но ему стыдно до пылающих кончиков ушей, и он закусывает всю ту же наволочку, чтобы немного приглушить звуки.
За окном громыхают салюты – ох уж этот День Независимости, – и Стив бесконечно любит Америку за этот праздник, за Баки, который рядом с ним, за его пальцы, которые уже в нем, глубоко проникают, доставая глубоко, жарко. Стив пропустил этот момент, но ему не жалко, главное запомнить все сейчас, не забыть, записать на подкорке, потому что Стив не уверен, повторится ли все это снова.
Баки растягивает его медленно, нежно, целуя в шею, губами пересчитывая позвонки. Он руками гладит это тонкое, совсем неуклюжее тело, но такое мягкое и сладкое, и такое его, что ему хочется сжать его крепче, прижать к себе, врастить в себя и не отпускать. Но не получится – Стив же такой маленький и хрупкий, с ним нельзя грубо, и Баки не будет.
Он честно постарается.
Он честно постарается, но терпеть уже выше его сил, а Стив уже такой открытый, смущенный, принимающий, а главное – расслабленный и неосознанно просящий; такой, каким Баки его и представлял в своих влажных мечтах все это время. Он готов, – думает Баки, бережно поглаживая аккуратные ягодицы, – под меня готов. Под Джеймса Бьюкенена Барнса. Он готов застонать от одной мысли, но стонет не от этого, а от ощущения тугих мышц, медленно растящивающихся на головке его члена, и сдавленных всхлипов Стива. Капли пота собираются на его спине и скользят вниз, даря щекочущее ощущение, а Баки слишком занят тем, чтобы сдерживаться, медленно протискиваясь миллиметр за миллиметром в горячее тело. Он как никогда понимает – спешить нельзя; он с потрясающей ясностью осознает, насколько высокое доверие было ему оказано. Осознает и мысленно клянется никогда это самое доверие не предавать.
Член уже до конца в нем – Стив чувствует, как бедра Баки прижались к нему. Член уже в нем, и Стив жмурится от боли, потому что Баки большой, твердый и горячий, и это просто невыносимо. Он хнычет и слегка дрожит, но готов терпеть сколько угодно, потому что Баки хорошо. Значит, и ему тоже.
Он видит, как напрягается спина Стива, видит, как слишком отчетливо проступают вены на его руках, сжатых в кулаки. Видит и стыдится самого себя: за боль Стива и собственное наслаждение. Баки собирается исправить это, подхватывая Роджерса под живот, одной рукой начиная ласкать вялый член, а другой – легонько массировать напряженные мышцы. Стиву становится чуть легче, он перестает дрожать, и Баки на пробу смещается, чутко ловя любое изменение.
Но Стиву хорошо.
Не столько в физическом плане, сколько в психологическом, потому что он знает, что это Баки внутри. Что это Баки терпеливо ждет, когда ему станет легче. Что это Баки осторожно надрачивает ему, что это его пальцы прижимаются к животу так, что Стив еще ярче ощущает член внутри себя. Ярче, четче, восхитительней. И никакая боль не сможет прогнать это ощущение – пьянящее, долгожданное, каким он его не мог представить даже в самых смелых своих фантазиях.
Он все еще сжимается, когда Баки начинает осторожно двигаться в нем, но постепенно боль отходит на второй план, смещаясь восхитительным букетом ощущений: грудь, прижатая к его спине, руки, ласково поглаживающие его живот и бедра, губы, которые нежно целуют его в шею, прямо под линией роста волос. Баки. Все время только Баки-Баки-Баки. Крышу сносит капитально, и Стив не может понять: это фейерверки разрываются в ночном небе или так сильно бьется сердце в груди?
Время будто замирает, растягивая момент их абсолютной близости. Стив закусывает накрахмаленную наволочку, и мысли напрочь вылетают из головы, полностью сменяясь ощущениями. Ему горячо, душно и липко, но вместе с тем так хорошо, просто волшебно, по коже пробегают мурашки, а по венам струится какое-то особенное тепло, от которого не на шутку захватывает дух.
И все предохранители сгорают.
Баки больше не может сдерживаться – не когда Стив так одуряюще пахнет, так восхитительно раскрывается и так отчаянно подается бердами назад. Не может. И не будет. Он крепко обхватывает руками бедра Стива, интенсивнее насаживая его на себя, и громко стонет, утыкаясь носом Роджерсу в загривок. Лижет и кусает, оставляя красные отметины, которые будут еще долго сходить. Впивается пальцами в ягодицы, накрывает собой так плотно и держит так крепко, так, что Стив никогда бы не сбежал. Да и мыслей таких не было.
Мыслей вообще никаких нет.
Этот момент абслютного единения только для них. Только Баки знает, как сладко сжимается Стив в предоргазменной судороге, как скрипит ткань под его ногтями. И только Стив знает, как тихо и чувственно Баки шепчет его имя, как срывается его дыхание и как замечательно-хорошо он ощущается внутри, когда его руки ласково обнимают хрупкое тело. Он не может поверить своему счастью, бережно откладывая каждую крупицу этого вечера в памяти.
И уже лежа на сбитых подушках и приводя в порядок дыхание, каждый клянется, что это навсегда. Они обещают, что, что бы ни случилось, они всегда-всегда будут вместе.
– Потому что я с тобой до конца, Стив.
– Потому что ты – мое все, Баки.
Шел 43-й год. На календаре было четвертое июля, и Стив окончательно полюбил этот праздник.
А еще больше – Баки.
Название: День независимости
Автор: я
Фандом: Первый мститель
Пейринг: Баки/Стив
Рейтинг: NC-17
Жанр: pwp, слэш, скинни!Стив
Размер: >3000 слов
Дисклеймер более, чем стандартный.
Саммари: О пирожных, бутылке рома, смятых подушках и, конечно же, Америке. А также невероятной любви ко всему этому.
не бечено :с
Стиву почему-то пахнет ягодами.
Они стараются вести себя тихо, будто кто-то действительно может их услышать в эту ночь, когда фейерверки разрывают ночное небо, освещая город миллионами ярких огней. Грохот стоит неимоверный, но Стив все равно закусывает накрахмаленную наволочку, почти не сдерживая тихий скулеж. Они оба пьяны, но ему кажется, что вот эту ночь он запомнит навсегда.
И пусть кто-то попробует забрать ее у него.
Баки как обычно заваливается к нему под вечер с парой пирожных из кондитерской на пару улиц ниже, да с целехонькой бутылкой рома подмышкой. Где достал – непонятно. «Четвертое июля, Стиви, – громогласно объявляет он, с жалобным звяканьем ставя бутылку на стол. – Сегодня можно достать что угодно!» И Стив задумчиво улыбается, с неким трепетом рассматривая профиль своего дорогого друга. Улыбается и Баки, смеясь громко, подмигивая весело, держа в руках крепко и очень-очень тепло, так, что Стив мог позволить себе немного фантазий. Невинных, незначительных, ведь он и не претендует ни на что, но так хочет, чтобы Баки сжимал его чуть сильнее, чуть смелее, может быть, чуть ниже...
Стив всегда открещивался от таких мыслей, потому что это неправильно, потому что они друзья, а друзья этим не занимаются, нет. Проблема была в нем, он знал это, потому что Баки – не такой. У Баки были Мэнди, Дороти, Мэри, Бэкки, Элизабет; и уж точно ему никогда не хотелось, ну, его, Стива, потому что Стив не румяная здоровая девчушка, с широкой улыбкой и раскрасневшимися щеками. Стив никогда не станет ему гибкой и воздушной партнершей в танцах, наоборот, он все испортит и как всегда запутается в своих костлявых конечностях. Ну конечно же он не нужен был Баки вот так, вот в таком смысле.
Поэтому сейчас, прямо сейчас, когда бутылка уже давно открыта, а они оба сидят так близко друг к другу, Стив с горячими щеками старается отогнать все свои пошлые и неуместные мысли. Он неконтролируемо краснеет и тяжело дышит от этой кошмарной, но такой недостаточной близости, и какое облегчение, что все можно списать на выпивку. Всегда бы так.
– Эй, Стиви, ты чего? – взволнованно спрашивает Баки, наконец замечая его состояние. Трудно не заметить, когда рядом с тобой кто-то хрипит и трясется, – с какой-то обреченностью думает Стив, нервно уворачиваясь от руки друга. – Ох, тебе явно больше пить не надо.
«Да не пил я, не пил! – хочется кричать Стиву. – Это все ты, всегда ты!» И обидно, до слез обидно, когда Баки понимающе улыбается и хлопает по плечу, так и хочется сказать, что да ничего тебе не понять, что ты возомнил о себе вообще. Стиву надоело так жить, сплошное мучение, когда в горле ком, а руки трясутся, и сказать нельзя, но так хочется, так необходимо сказать. И он опускает голову, сжимая в тонкую линию свои дрожащие губы, качает головой, мол, не надо, Баки, все нормально, только не лезь.
Баки, черт подери этого Баки, с участием закидывает руку на плечо, прижимая Стива к своему теплому боку. Хреновая помощь, Бак, – так и хочется сказать Роджерсу, и он пытается вырваться, отчаянно и как-то безнадежно, он же понимает, сам понимает, что слабее, что ничего все равно не выйдет. У него никогда ничего не выходит. Баки только сильнее притискивает его к себе, и Стив затихает, чувствуя как поперек горла встает горький комок, из-за которого вдруг разом стало трудно дышать. Это не астма, даже близко не похоже, но слезы скапливаются в уголках глаз, а нос забивается влагой, и Стив никогда еще не чувствовал себя настолько униженным.
Он не плакал, когда его избивали в подворотне, около ресторанчика, в тупике и даже на заднем дворе его художественной школы. Он не плакал, когда ему плевали в лицо, выкручивали пальцы, волокли за волосы. Он всегда считал себя сильнее этого, он считал, что слабого тела ему уже достаточно, не хватало еще слабого духа. Но разве сейчас что-то докажешь?
– Стиви, Стиви, Стиви... – безостановочно шепчет Баки, поглаживая его по волосам. От этой ласки Роджерсу все больше хочется разреветься в голос, только вопросов после этого будет еще больше, чем ответов.
Как будто сейчас у него есть ответы.
– Хэй, тш-ш-ш-ш, – ласково улыбается Баки, пытаясь приподнять лицо Стива. – Ты чего?
– Мне нельзя пить, – вымученно говорит Стив, старательно держа глаза закрытыми. Нос забит совершенно, щеки горят, и теперь Баки увидел его в таком состоянии. Стыд-то какой.
– Почему ты напряжен?
О, он не просто напряжен, он дрожит в руках Баки, судорожно дыша.
– Хэй, Стиви, я с тобой до конца, слышишь? – Баки говорит что-то еще, но Стив уже не слышит. Пресловутое и сопливое "до конца" внезапно подарило надежду, а еще Баки держит так крепко и так нежно, но Стив не может решиться...на что? На что он не может решиться?
Стив мотает головой.
– Ты не поймешь.
– Я твой друг, – непонимающе хмурится Баки, и Стиву так хочется разгладить пальцем эту складку между бровей.
– Ты не будешь им, – как-то отстраненно произносит он, горько поджав губы. Ведь не будет, нет.
– Я с тобой до конца, – а он упрямый, и Стив смеется немного истерично, захлебываясь звуками, пока Баки хмурится все сильней. Стив думает, что, может быть, ему терять то и нечего. Он быстро подтягивается в кольце рук и, не давая себе шанса передумать, вплетает пальцы в каштановые волосы и касается губами губ.
Точка невозврата.
Внезапно Стив сам себя пугается и резко отшатывается, разрывая даже не поцелуй – прикосновение. Он выпутывает руку из волос Баки и собирается встать – уйти, не важно куда, совсем не имеет значения, – но Баки... Баки его не пускает, держит за худое запястье и притискивает к себе, теплыми губами накрывая его рот. И Стив не верит, Стив плотнее сжимает губы, так, что не протиснуться, глаза не закрыты, однако он все равно ничего не видит и не осознает.
Хотя нет. Есть кое-что.
Баки его целует. Бережно и нежно, терпеливо оставляя короткие поцелуи в уголках губ, и Стив робко кладет ему руки на плечи, закрывая, наконец, глаза. Он не знает, что делать, поэтому так и сидит в напряжении, кровь шумит в ушах, а сердце тяжело бьется в груди, причиняя настоящую боль. Баки осторожно затаскивает его себе на колени и кладет широкую ладонь на затылок, пропуская через пальцы густые светлые волосы, лижет и кусает губы, и Стив нервно выдыхает, крепче сжимая пальцы на плечах. Кажется, Баки только этого и ждал, он скользит языком в рот Стива, прижимая его к себе, и Роджерс просто не может заставить себя поверить, что все происходит на самом деле.
Гребаное Рождество в июле.
Щетина колется, широкие ладони забираются под футболку, но Стив почти не обращает на это внимание: он чувствует мягкие губы на своих, наконец-то, как же долго он этого ждал. Даже если это сон, – думает Стив, – даже если это сон, то он совсем не хочет просыпаться.
– Стив... – выдыхает Баки, разрывая поцелуй. Трется носом о его щеку, оставляет невесомые поцелуи и теснее прижимает к себе, утыкаясь лицом прямо в изгиб шеи. Вдыхает запах.
У Стива кружится голова от этой нежности, от этого щемящего чувства, когда нервы накалены до предела, но близость другого человека одновременно успокаивает и подпитывает сумасшедший жар, заставляющий колени подгибаться. Безумие, чистое и настоящее; Стиву хочется вопить от счастья, грудь словно распирает от лишнего воздуха, и он смеется — нервно и немного натянуто, бессознательно притискиваясь к теплому телу.
Он почти задыхается.
– Баки, – шепчет Стив, целуя прямо за ухом, – Бак...
– Ты пьян? – бормочет Баки. – Пожалуйста, скажи мне, что не пьян.
– Господи, нет, – Стив безбожно врет, потому что здесь, в этой комнате, они оба пьяны настолько, что кружится голова, не хватает дыхания, а руки трясутся, но виной всему не алкоголь. Совсем нет.
Баки снова его целует, почти нежно, с мягким напором раздвигая красные и влажные губы, Стиву кажется, что из комнаты кто-то выкачал весь воздух – а может из него? – в голове шумит, а сердце испуганной птицей бьется в груди. Но черта с два он откажется от этого, будучи хоть еще тысячу раз на грани асфиксии. Зато какой.
Ладони Баки под футболкой обжигают, и этот жар волной расходится по всему телу, кровь приливает к щекам и паху, но Стиву уже не стыдно. Стиву бы добраться до своего. И он ерзает нетерпеливо, вызывая смешки, но он не боится быть смешным, не теперь, когда хочется, так сильно хочется, когда ждал так долго, что пора бы уже сойти с ума. Ему кажется, что безумие уже протянуло к нему свои скользкие пальцы, но мысль не задерживается надолго, она выскакивает из головы, когда Баки принимается кусать его шею.
Это больно, достаточно для того, чтобы Стив вскрикнул, но вместо боли приходит тепло, и он не уверен, в чем именно дело: в крови ли, прилившей к укусу, или в осознании, что Баки делает его своим. Теперь уже точно. Стив тяжело дышит, но вряд ли виной всему астма, просто воздуха нет, просто кружится голова от всего, но больше от ощущений. Ошеломляющих, восхитительных, оглушающих. Но они все еще в одежде, и она как никогда раньше неприятно скользит по коже, раздражая все нервные окончания.
Он все еще не может поверить в реальность происходящего.
Баки никогда не мог похвастаться терпением, особенно не теперь, тем более он и сам себя долго сдерживал. Трудно держаться, когда Стив, хрупкий и бесконечно храбрый Стив, сейчас в его руках, прижат к нему, ладони скользят по нежной коже, растягивая застиранную футболку. Под губами кожа, соленая от пота, а запах сводит с ума, хотя что сейчас не сводит, он давно уже безумен, он давно желает больше, чем у него есть.
Больше, чем у него будет.
Он отрывается от призывно выпирающих ключиц и пытается взять себя в руки, не отрывая взгляда от Стива. Господи, какой он красивый сейчас, просто сил нет держаться, мозг будто выключается разом, оставляя голые животные инстинкты, ему хочется брать, иметь, обладать, но это же Стив, такой чистый и неопытный. Баки будет корить себя всю жизнь. Но не сейчас.
Сейчас он хочет полностью наслаждаться этим: вкусом Стива, запахом его волос, его короткими стонами и просящими всхлипами. С каждой минутой хочется все больше и больше, Баки сдерживает себя на пределе возможностей, когда тормоза уже почти слетают, но продолжают держаться на пресловутых соплях и обещании, продиктованном благородством. Почти смешно.
Баки с трудом отстраняется от алых, опухших, влажных и таких сладких губ Стива, и заранее жалеет о том, что собирается спросить.
– Стив, я... – он выдыхает это ему прямо в рот, едва сдерживаясь. – Пока не поздно... Ты можешь...
– Молчи, я знаю...на что иду, – Стив зло кусает его за нижнюю губу, и Баки отпускает себя полностью, теперь уж точно. Ну знает же, не маленький мальчик, значит можно, можно многое, можно почти все.
Подхватить под ягодицы, приподнять, перевернуть, подмять под себя – и вот уже они валяются на полу в одеялах, яростно терзая губы друг друга. Не таким должен быть первый раз, думает Баки, не таким, но как же сложно. Как же сложно терпеть, не торопиться, когда мечтал, наверное, всю жизнь, жалел. Какое к черту терпение, когда впалая грудь так часто вздымается под ним? Как можно спокойно смотреть на румянец, расползающийся по бледной коже? Баки и не смотрит, он трогает, щупает, надавливает, забирается пальцами под тонкий хлопок футболки, впитывает в себя дрожь напряженного хрупкого тела, и голову просто сносит от щемящего чувства. Нежность? Разумеется. Любовь? Абсолютно.
Баки оставляет его губы в покое и снова переключается на шею, освежая цепочку укусов, засосов, широко проводит по ней языком, наслаждаясь соленым привкусом нежной кожи. Стив жмурит глаза так сладко, смело кладет руки на талию Баки и резко проводит ими вниз, большими пальцами подцепляя жесткие шлевки штанов и слегка стягивая их вниз. Ему очень хочется стащить их с Баки совсем, но он не решается.
Зато решается Баки, стягивая со Стива футболку, он пальцами очерчивает ребра и оставляет горячий поцелуй в центре солнечного сплетения. Время идет, но они оба не замечают его течения, лениво и нежно обмениваясь поцелуями, потираясь кожей о кожу, и Стив даже не понимает, в какой момент они оба остались без одежды. Он чувствует, что почти задыхается от чувств, от нежности, от крышесносного ощущения тяжелого тела прямо на себе. Как же долго он мечтал о чем-то подобном, и, о боже, он любит Америку за этот день, за этот праздник, за Баки, его губы на шее, за его руки, спустившиеся прямо на ягодицы. Ощущение новое, но ему уже нравится.
– Перевернись, – отрывисто шепчет Баки, невесомо касаясь губами скулы Стива.
Стив заторможенно кивает и делает так, как ему было сказано. Нотка страха тут же подавляется бешеным желанием и неверием – сейчас все и произойдет, сегодня. От этого Стиву хочется смеяться и смеяться, счастливо, надрывая голос, до болей в груди, потому что ожидание этого стоило, того, что еще не случилось, но скоро будет. Вот прямо сейчас. Баки медленно тянет его бедра на себя, заставляя приподняться в коленях, и Стиву немного стыдно от своей открытости и безрассудства. Он дергается, когда Баки обводит широкими ладонями его ягодицы, разводя их в стороны, открывая его еще больше, делая еще беззащитнее. Стив чувствует его взгляд, не может не чувствовать, и от этого краснеет еще больше, хотя, казалось, что больше уже невозможно.
Возможно. Еще как возможно, особенно когда влажный язык проходится по расселине вверх, задевая мягкие складки. Стив издает вымученный стон, руки не держат, и он падает грудью прямо на пол, пряча горячее лицо в ладонях. Баки-Баки-Баки. Что же делает этот Баки? Стиву стыдно, мучительно стыдно за свою реакцию, за то, что Баки лижет его прямо там, за то, что ему все это нравится. Он непроизвольно подается бедрами назад, прямо на язык, раскрываясь, а Баки широким движением языка ведет обратно, собирая пот и собственную слюну. Стив очень хочет попросить его остановиться, потому что это слишком, настолько слишком, что он не может произнести ни слова, лишь издает приглушенные стоны и тихий скулеж. Язык Баки кружит около сфинктера, надавливая, почти проникая, и Стив, зажмурившись, шепотом повторяет просьбу прекратить, потому что это стыдно, Баки, там же грязно, что ты вообще делаешь, Баки...
Пальцы цепляются за накрахмаленную наволочку подушки, и Стив думает, что он пьян, что пары глотков слихвой хватило, чтобы снести крышу окончательно, потерять связь с реальностью, что это невозможно, чтобы Баки – Баки! – вылизывал его прямо там. Стив стонет, тихо, едва слышно, но ему стыдно до пылающих кончиков ушей, и он закусывает всю ту же наволочку, чтобы немного приглушить звуки.
За окном громыхают салюты – ох уж этот День Независимости, – и Стив бесконечно любит Америку за этот праздник, за Баки, который рядом с ним, за его пальцы, которые уже в нем, глубоко проникают, доставая глубоко, жарко. Стив пропустил этот момент, но ему не жалко, главное запомнить все сейчас, не забыть, записать на подкорке, потому что Стив не уверен, повторится ли все это снова.
Баки растягивает его медленно, нежно, целуя в шею, губами пересчитывая позвонки. Он руками гладит это тонкое, совсем неуклюжее тело, но такое мягкое и сладкое, и такое его, что ему хочется сжать его крепче, прижать к себе, врастить в себя и не отпускать. Но не получится – Стив же такой маленький и хрупкий, с ним нельзя грубо, и Баки не будет.
Он честно постарается.
Он честно постарается, но терпеть уже выше его сил, а Стив уже такой открытый, смущенный, принимающий, а главное – расслабленный и неосознанно просящий; такой, каким Баки его и представлял в своих влажных мечтах все это время. Он готов, – думает Баки, бережно поглаживая аккуратные ягодицы, – под меня готов. Под Джеймса Бьюкенена Барнса. Он готов застонать от одной мысли, но стонет не от этого, а от ощущения тугих мышц, медленно растящивающихся на головке его члена, и сдавленных всхлипов Стива. Капли пота собираются на его спине и скользят вниз, даря щекочущее ощущение, а Баки слишком занят тем, чтобы сдерживаться, медленно протискиваясь миллиметр за миллиметром в горячее тело. Он как никогда понимает – спешить нельзя; он с потрясающей ясностью осознает, насколько высокое доверие было ему оказано. Осознает и мысленно клянется никогда это самое доверие не предавать.
Член уже до конца в нем – Стив чувствует, как бедра Баки прижались к нему. Член уже в нем, и Стив жмурится от боли, потому что Баки большой, твердый и горячий, и это просто невыносимо. Он хнычет и слегка дрожит, но готов терпеть сколько угодно, потому что Баки хорошо. Значит, и ему тоже.
Он видит, как напрягается спина Стива, видит, как слишком отчетливо проступают вены на его руках, сжатых в кулаки. Видит и стыдится самого себя: за боль Стива и собственное наслаждение. Баки собирается исправить это, подхватывая Роджерса под живот, одной рукой начиная ласкать вялый член, а другой – легонько массировать напряженные мышцы. Стиву становится чуть легче, он перестает дрожать, и Баки на пробу смещается, чутко ловя любое изменение.
Но Стиву хорошо.
Не столько в физическом плане, сколько в психологическом, потому что он знает, что это Баки внутри. Что это Баки терпеливо ждет, когда ему станет легче. Что это Баки осторожно надрачивает ему, что это его пальцы прижимаются к животу так, что Стив еще ярче ощущает член внутри себя. Ярче, четче, восхитительней. И никакая боль не сможет прогнать это ощущение – пьянящее, долгожданное, каким он его не мог представить даже в самых смелых своих фантазиях.
Он все еще сжимается, когда Баки начинает осторожно двигаться в нем, но постепенно боль отходит на второй план, смещаясь восхитительным букетом ощущений: грудь, прижатая к его спине, руки, ласково поглаживающие его живот и бедра, губы, которые нежно целуют его в шею, прямо под линией роста волос. Баки. Все время только Баки-Баки-Баки. Крышу сносит капитально, и Стив не может понять: это фейерверки разрываются в ночном небе или так сильно бьется сердце в груди?
Время будто замирает, растягивая момент их абсолютной близости. Стив закусывает накрахмаленную наволочку, и мысли напрочь вылетают из головы, полностью сменяясь ощущениями. Ему горячо, душно и липко, но вместе с тем так хорошо, просто волшебно, по коже пробегают мурашки, а по венам струится какое-то особенное тепло, от которого не на шутку захватывает дух.
И все предохранители сгорают.
Баки больше не может сдерживаться – не когда Стив так одуряюще пахнет, так восхитительно раскрывается и так отчаянно подается бердами назад. Не может. И не будет. Он крепко обхватывает руками бедра Стива, интенсивнее насаживая его на себя, и громко стонет, утыкаясь носом Роджерсу в загривок. Лижет и кусает, оставляя красные отметины, которые будут еще долго сходить. Впивается пальцами в ягодицы, накрывает собой так плотно и держит так крепко, так, что Стив никогда бы не сбежал. Да и мыслей таких не было.
Мыслей вообще никаких нет.
Этот момент абслютного единения только для них. Только Баки знает, как сладко сжимается Стив в предоргазменной судороге, как скрипит ткань под его ногтями. И только Стив знает, как тихо и чувственно Баки шепчет его имя, как срывается его дыхание и как замечательно-хорошо он ощущается внутри, когда его руки ласково обнимают хрупкое тело. Он не может поверить своему счастью, бережно откладывая каждую крупицу этого вечера в памяти.
И уже лежа на сбитых подушках и приводя в порядок дыхание, каждый клянется, что это навсегда. Они обещают, что, что бы ни случилось, они всегда-всегда будут вместе.
– Потому что я с тобой до конца, Стив.
– Потому что ты – мое все, Баки.
Шел 43-й год. На календаре было четвертое июля, и Стив окончательно полюбил этот праздник.
А еще больше – Баки.
@темы: рукоблудство, Первый мститель, Баки/Стив, мое, да неужели, фанфикшн, redbastarchew's, завершен